Автор: Иван Козлов
Житель Пролетарки Павел Селуков как-то одномоментно стал известным пермским писателем. Точнее, пока ещё рано говорить об объективном писательском успехе: его первая книга – роман – только готовится к печати. Но в сети он уже стал популярен.
Раз в несколько дней (а иногда и ежедневно) он выкладывает в фэйсбуке короткие рассказы, которые чаще всего описывают сцены жизни в микрорайоне Пролетарский. После того, как один из таких рассказов высоко оценил Леонид Юзефович (российский писатель – прим. ред.), посты Селукова стали набирать по нескольку сотен лайков и десятки откликов в час. Иногда они смешные и лирические, иногда страшные и откровенно трэшовые. При этом не все его подписчики понимают, что прототипом этих рассказов чаще всего выступает сам автор, все описываемые места существуют, а многие ситуации происходили в действительности. И это обстоятельство буквально делает Павла Селукова не просто хорошим писателем и автором миниатюр, но настоящим «духом места» всея Пролетарки.
«П—Журнал» предложил журналисту и автору виртуальных экскурсий по городу Ивану Козлову погулять по микрорайону вместе с Павлом и создать на основании этой прогулки очерк, в котором вся специфика и весь колорит Пролетарки оказались сосредоточены в одной конкретной судьбе.
Павел Селуков
писатель
Досье: Приехал на Пролетарку в девятилетнем возрасте, окончил девять классов и местное ПТУ, работал дворником, а затем экспедитором и формовщиком на заводе ПЗСП, а сейчас практически всё время посвящает литературе.
Мы с Павлом Селуковым встречаемся на автобусной остановке, и, хотя у него, кажется, нет в голове заранее заготовленного маршрута, первым делом он ведёт меня к детскому клубу «Радуга». Попутно объясняя, что это сегодня «Радуга» – такой невинный муниципальный клуб, в котором происходит то, что и должно, по идее, происходить в муниципальном клубе – действуют кружки, проводятся семинары и так далее. А раньше в «Радуге» проводилась самая крутая дискотека на Пролетарке. Селуков, впрочем, оговаривается, что самой крутой она была постольку, поскольку других дискотек на Пролетарке не было.
«Я на эту дискотеку ходил лет пять, с тринадцати до восемнадцати. Она, причём, работала всего четыре часа и в одиннадцать вечера закрывалась. Поэтому на неё приходили уже бухими», – говорит Павел.
Дискотека – это, конечно, история не только про танцы. На танцполе «Радуги» и около него решались серьёзные вопросы. Однажды в этом дворе проходила массовая драка «пять на пять» между пацанами с Пролетарки и с «Зоны» – так тут называется небольшой жилой квартал по ту сторону Докучаева, примыкающий к стенам ИК-32. В нём сегодня можно снять квартиру хоть за 7 тысяч рублей, но жить там почему-то хотят немногие.
А что касается «Радуги», то более локальные стычки тут случались и вовсе регулярно.
– Я вообще не понимаю, как эту дискотеку разрешали, – недоумевает Павел, – Сюда постоянно с соседних районов приезжали, с Железки, с Комсика, все тёрки происходили тут. Помню, однажды в зале начался замес, мой товарищ у кого-то прыгал на башке, лужа крови натекла – и вот включается свет, заходит школьная техничка со шваброй и меланхолично так начинает эту кровь замывать. Тут, короче, просто Дикий Запад был.
Читайте также: Пролетарка и её сказочные герои
Сейчас, пожалуй, таких вакханалий не случалось бы, даже если бы «Радуга» продолжала работать как дискотека. Традиция разборок «район на район» постепенно ушла в прошлое, и Паша видит в этом, помимо всего прочего, заслугу интернета.
– Раньше было так: ты видишь, что человек сильно отличается от окружающих, и у тебя в голове начинает фигня происходить, потому что ты дикарь. А сейчас – ты же в интернете всё видел. Ты Кончиту Вурст видел на «Евровидении», тебе о чём переживать-то вообще? Кругозор всё равно расширяется, даже если ты просто в ютубе залипаешь.
Постепенно от «Радуги» мы с ним доходим до перекрёстка улиц Сеченова и Транспортной. Здесь стоит довольно красивый трёхэтажный дом сталинских времён. Когда год назад я гулял по этим местам, создавая свою очередную виртуальную экскурсию, в этом доме я отметил только пекарню – я её даже назвал одной из лучших в городе, потому что в маленькой унылой пристройке и правда продавали вкуснейшие белые буханки, а пирожное «Муравейник» вообще было выше всяких похвал. Потом, когда экскурсия была опубликована, читатели писали мне, что за хлебом сюда специально приезжают люди из других районов. Но у Селукова про этот дом совсем другие истории:
– Тут на первом этаже была «синяя хата» Маши Махони (местной жительницы и «всеобщей знакомой»). Сейчас там уже все умерли, но в 2014 году я успел вскочить на подножку уходящего поезда – она была последним местом, в котором я по-жёсткому пил. «Аптеку» разную: перцовку, асептолин. В 14-м году я выбрался из этих хором, а до конца года все остальные там умерли.
Все остальные – это сама Маша, её мать (до последнего все были уверены, что это не мать, а бабушка) и ещё двое завсегдатаев. Все умерли от водки и прочих спиртосодержащих вещей. Квартира на первом этаже уже пять лет пуста, окна заколочены. Заниматься её продажей просто некому.
– А ещё, – говорит Селуков, – в этом же доме пекарня, шахматный клуб и общественная приёмная. Интересный такой набор, нехарактерный.
Мы с ним поднимаемся на Костычева и проходим мимо школы №40. Павел, хотя в пермском интернете за ним уже закрепилась слава героя Пролетарки, жил на ней не всегда: он родился в Мотовилихе, потом переехал на Кислотные Дачи, а сюда попал только в 95-м году, в девятилетнем возрасте. И пошёл в эту школу. Только не доучился, был отчислен из десятого класса за двойки. Ну, то есть, как «за двойки».
– Я тут однажды с учителем подрался, – вспоминает он, – технически меня, конечно, не за это выгнали, просто вдруг очень много двоек стало. А этот учитель – он так-то нормальный был мужик, добрый очень. Поэтому у него в классе не было дисциплины.
Видимо, в какой-то момент доброму учителю кто-то из школьного руководства настучал по голове за его излишнюю доброту, и тот решил действовать жёстче. Однажды он стал устраивать публичный разнос девушке с первой парты, но, на беду, именно к этой девушке Селуков в тот момент питал самые нежные чувства. Паша поднялся с места и задал учителю вопрос:
– Ты чо, мразь, гонишь-то?
Завязалась потасовка, учитель схватил тяжёлую деревянную линейку, его оппонент схватил стул, они стали драться в кабинете, разнося парты.
Вот после этого случая Паша почему-то стал получать гораздо больше двоек, чем заслуживал, и в итоге у него образовалось пять годовых «неудов» за десятый класс. В конце учебного года его попросили на выход.
С девятью классами образования он подался в учреждение, которое сейчас пафосно называется «Пермский государственный профессионально-педагогический колледж», а тогда это было просто училище, в котором Селуков осваивал профессию автослесаря.
– Вот там жизнь совсем жёсткая стала, – вздыхает он. – Представь себе, в группе 35 балбесов из Закамска, и я такой же. Первые три месяца в коллективе всё устаканивалось и выстраивалась иерархия. Я, по-моему, никогда в жизни не дрался так много, как в тот период.
Мы тем временем подходим к железнодорожной станции Пермь-Сортировочная. На стоянке, которая раньше располагалась по соседству, Павел работал дворником, а на самой станции очень часто тусовался. Она представляет собой нечто вроде зала ожидания под навесом – просто несколько рядов серых скамеек, про которые никто толком не знает, а если и знает, то не догадывается, что тут, в закутке между гаражами и железнодорожным полотном, можно проводить время. Тем не менее, летом этот закуток не пустовал. Днём и вечером тут постоянно пили пиво, а по ночам переходили от алкоголя к более радикальным способам изменения сознания. «Потому что классно же на свежем воздухе», – резонно замечает Павел.
Сам он последний раз был тут в 2014 году – примерно тогда же, когда и в квартире Маши Махони. В тот год ему повезло, если только серьёзную болезнь можно назвать везением – но, не будь её, Селуков, может, так и сгинул бы вместе с остальными обитателями квартиры. Но он всё-таки выбрал другой путь – стал лечиться, вылечился, восстановился и со всем этим трэшем и угаром практически завязал.
На тот момент он не был так уж чужд общественной и культурной жизни. До того, как на несколько лет окунуться в маргинальщину, он не пил и даже участвовал в заседаниях местного дискуссионного клуба. На базе этого клуба они с товарищами решили создать общественную организацию, которая закрывала бы нелегальные игорные заведения.
– Нам просто хотелось попричинять какого-нибудь добра, – вспоминает Павел, – тем более мы в основном были бывшими игроманами.
Тогда же, чтобы под это дело зарегистрировать общественную организацию, он через одноклассника Дамира Мусина познакомился с общественником Игорем Аверкиевым из «Пермской гражданской палаты». Тот помог ему написать устав и вообще всячески поддерживал.
Примерно в это же время у Паши родился сын. В двухмесячном возрасте сын умер.
Тогда Селукова и «схлопнуло», по его выражению. Всё, что происходило следующие три года, было связано с тем, что существуют вещи, которые кажется невозможным «пережить на сухую». Он начал бухать в конце 2011 года, пропил двенадцатый, тринадцатый и почти весь четырнадцатый.
В момент, когда Павел выбрался из мрачной квартиры Махони и понемногу восстанавливался, в его жизни снова возник Аверкиев, который предложил ему съездить в Ныроб и написать журналистский репортаж. Селуков как раз тогда ставил уколы с препаратом, который в качестве побочки начисто лишал его серотонина, обрекая на глухую депрессию. В таком состоянии не хватало только ехать наслаждаться Ныробом. Тем не менее, Павел согласился.
Со временем его жизнь вошла в определённую колею, он всё больше общался с общественниками, иногда занимался журналистикой, читал много всего подряд. Он, впрочем, всегда много читал – даже когда работал на формовке на ПЗСП. Это был один из самых физически тяжёлых видов работ, который отнимал практически всё время и силы.
– Тебе, например, хочется стишок написать, а ты думаешь – да уж лучше я просто полежу, – вспоминает он. – Вот Достоевского многие ругают за то, что у его текстов ужасный стиль, но ведь в них совершенно сумасшедшая энергия, которая сглаживает все шероховатости. А когда ты всю свою энергию истратил, на заводе ломом размахивая, где тебе её взять, чтобы в текст направить? Я тогда только книжки и мог читать, питался так.
Из-за любви к книгам у него в местной библиотеке даже проблемы возникли: возвращал он их туда реже, чем брал – то забывал, то некогда было, то ещё что.
– Я однажды в политеховской библиотеке своё первое журналистское удостоверение так оставил, – сказал ему я, – надо было обходной лист подписывать. Мне его подписали, а в залог того, что я верну все книги, я его оставил в канцелярии. И больше туда никогда не приходил.
Павел тут же отреагировал похожей историей, только вместо журналистского удостоверения у него был диплом об окончании училища, а вместо библиотеки – ларёк, в котором он под залог взял ящик пива и две пачки «Мальборо», после чего навсегда распрощался и с дипломом, и с ларьком.
Мне показалось, что я никогда не слышал истории, где диплом был бы использован более разумно.
Здесь, на перекрёстке Костычева и Центрального проезда, мы с ним останавливаемся, обсуждая истории утраты наших документов.
– Этот пятак, кстати, называется «Кусочек лета», – внезапно говорит он, – Просто тут проходит теплотрасса, и весной он всегда оттаивает первым. Можно прийти и постоять на «кусочке лета» – ты как-то прямо чувствуешь в этот момент, что лето приближается, и это жутко круто.
Читайте также: Подарок для правого берега. На Пролетарке открылся бассейн
На фоне большинства других историй эта оказывается для меня неожиданной. Я оглядываюсь по сторонам – и правда, в первой половине февраля кое-где тут уже проступила нагретая земля и асфальт. До лета действительно осталось совсем немного.
